Тезки Лужина
Мне было бы очень приятно знать, что чтение моих статей доставляет вам, уважаемые читатели, такое же удовольствие, как мне – процесс написания. Любимый наш профессор на ВШТ Н.Г. Алексеев поделился как-то с нами, его слушателями, интересной мыслью К. Маркса, что коммунизм – это свободная игра познавательных способностей. Узнавать что-то новое, зачастую необычное и интересное – это же так прекрасно. Когда я пишу о своём знакомом, то как бы хорошо мы ни знали друг друга, а он всё равно открывается мне как-то по-новому, что-то я новое для себя узнаю. Поэтому мне нравится писать о шахматистах, с которыми приходилось играть и общаться. Подобных статей я написал уже довольно много, и, поскольку повторяться не хочется, чем больше написано, тем труднее найти новые темы, но даже имея в голове несколько проектов новых статей, не так легко остановиться на каком-то одном.
Иногда задача выбора решается сама собой – это если происходит какой-то толчок со стороны. Толчком к написанию данной статьи послужило письмо, которое я получил от ростовского шахматиста и историка А. Бушкова. Прочитав мою статью «Цейтнот» («64» №4/2023), он задал мне вопрос, видел ли я партии матча Бондаревский – Троянеску, который якобы состоялся в Бухаресте в 1942 году. И был ли этот матч вообще, а может, это, выражаясь современным языком, всего лишь фейк. В истории, я считаю, не должно быть белых пятен, и изучать её надо максимально дотошно, поэтому мне пришло в голову связаться с моими румынскими знакомыми, но каких-либо следов этого матча им обнаружить не удалось. Пожалуй, полную ясность внесла статья В. Нейштадта «Партия с оккупантом» («64» №4-5/2024), кстати, написанная не без помощи того же А. Бушкова: партия в Ростове-на-Дону была, матча в Бухаресте не было.
То, что есть люди неравнодушные, очень здорово, и я благодарен незнакомому мне ростовчанину за это письмо. В Ростове вообще живут интересные люди, и мне захотелось немного написать о знакомых мне шахматистах этого прекрасного южного города. Вообще-то Ростов на протяжении всего 20-го века был одним из главных шахматных центров России. Про И. Бондаревского я уже писал – он был сильнейшим шахматистом города всего столетия, но была и В. Тихомирова – она, по мнению многих, ну и моему тоже, являлась лучшим организатором нашей королевской игры не только на Дону, но и во всей России. Вера Николаевна была настоящая королева!
А еще был М. Стольберг (см. статью А. Бушкова в «64» №5/2022). Молодой, талантливый мастер, яркий тактик, который, по словам Д. Бронштейна, для шахматистов поколения двадцатых годов прошлого века был почти как М. Таль для последующих поколений. Летом 2005 года на лестнице ЦШК я встретил В. Тихомирову, и мы немного поговорили. Было ей 86 лет, и выглядела она для своего возраста прекрасно, но мне неудобно было утомлять её разговорами, и я задал ей два вопроса, которые меня очень интересовали. Первый – училась ли она в одном классе с А. Солженицыным? Она подтвердила этот факт и добавила, что они были друзьями. И второй – как она оценивает слова Д. Бронштейна о М. Стольберге? «Вырос бы из ростовчанина шахматист класса М. Таля, сказать невозможно, но предпосылки для этого у него были», – ответила она. Но молодой мастер прожил всего 20 лет. Его забрала война.
Еще до того, как я в 1971 году впервые посетил Ростов, мне много хорошего об этом городе рассказал Юрий Петрович Гуськов. Хотя он был старше меня на 23 года, но мы были настоящими друзьями. Сам он был родом с Кубани, но в 1944 году поступил в ростовский железнодорожный институт – РИИЖТ. Не так много лет Ю. Гуськов прожил в Ростове, но очень полюбил его. С этим городом связаны его первые шахматные успехи. И хотя он не стал знаменитым, шахматистом он был необычным. Мастера ФИДЕ получил в 70 лет (своеобразный рекорд), а некоторые гамбитные системы понимал на уровне гроссмейстеров – недаром Э. Гуфельд, комментируя его игру белыми в гамбите Морра, поставил аж семь восклицательных знаков. Прожив большую часть жизни на Урале, Ю. Гуськов остался в глубине души ростовчанином, и когда говорил о Ростове-папе, глаза его загорались. С живым ростовчанином я впервые встретился за доской в 1965 году во Владимире на первенстве России среди юношей. Это был Сергей Радченко. Мы быстро с ним подружились. Подробнее о нём расскажу позже.
И вот жарким летом 1971 года я впервые попал в Ростов, где проходило командное первенство СССР среди спортобществ. Это были незабываемые дни: жил я в гостинице «Ростов» с двадцатипятилетним Н. Рашковским, и в нашем номере нередко собирались весёлые компании. В той же гостинице в номере А. Карпова, который слегка приболел, играл с ним партию в матче ЦСКА – «Локомотив», причём железнодорожникам для выхода в финал нужна была ничья, и они её добились. Кровь из носа, а ничью в матче надо было делать, ведь к началу финала должен был приехать после заграничного турнира тогдашний чемпион мира Б. Спасский. Вот был бы номер, если бы он приехал, а «Локомотив» в главный финал не вышел. Мне, правда, ничьей с будущим чемпионом мира добиться не удалось, но по крайней мере я не подвёл команду – держал равную позицию хода до тридцатого. Ну а потом приехал Б. Спасский, и мне просто казалось каким-то сном, что каждый день можно было слушать его рассуждения на самые разные темы (редко на шахматные) на собрании команды перед каждым матчем. Так что и гулять по городу особо времени не было, тем более что стояла страшная жара по нашим понятиям. В троллейбусе, например, на некоторые сиденья никто не садился – кожа была просто как кипяток. И всё же в один из вечеров я прогулялся по Большой Садовой. В советское время это была улица Энгельса, но кто сейчас это помнит. Её и тогда все звали исконным названием. Так вот, скажу я вам, прогулка по этой улице – большое удовольствие. Красота старых зданий если какой другой улице в стране уступает, так только Невскому проспекту. Но зато яркие краски юга и колоритная толпа придают Садовой неповторимый шарм. А какой весёлый, оптимистичный народ по ней гуляет. И ста метров не пройдёшь, как услышишь какую-нибудь шутку, а то и целый анекдот. Людям с севера такая раскованность непривычна. Мне же всегда она нравилась. Конечно, особо хороша Садовая летом, но и в другие времена года я с удовольствием гулял по ней, а в Ростове мне довелось быть пять раз, и каждый раз не меньше чем на полмесяца.
Однако перейдём к ростовским шахматистам. Я напишу о трёх из них. Двое были сильнейшими игроками казачьей столицы в период 1960–1990 годов, а третий был моим хорошим другом. Начнём с Александра Петрушина. Все мы, мастера тех лет, боялись попасть под горячую руку Александра. Однажды американский гроссмейстер, а бывший советский кандидат в мастера Дима Гуревич сказал мне, что очень жалеет, что не стал в своё время советским мастером. Звание это он очень уважал, причём, когда говорил «советский мастер», то перед глазами у него появлялся образ… А. Петрушина.
– Почему? – спросил я.
– Ну не может же появиться какое-то абстрактное изображение, а должен быть конкретный человек. И кто лучше А. Петрушина подойдет на эту роль. Шахматист высокой культуры, бескомпромиссный, активный, креативный – так и должен выглядеть идеальный мастер.
Насчет креативности – золотые слова. Однажды я в этом убедился вполне. В 1984 году я договорился с издательством «Физкультура и спорт» о написании книги под названием «Оценка позиции». Как мне выпала такая странная тема? А очень просто: в шахматной редакции издательства, как и повсюду в Советском Союзе, существовал план, где предусматривалось количество книг, готовящихся к изданию, и их конкретные названия. Так получилось, что я поспел к шапочному разбору. Про всё уже кто-то писал, а мне осталась тема, которую никто не хотел брать. Я чувствовал силы и желание написать книгу и согласился без разговоров. А потом целый месяц расспрашивал знакомых мастеров, о чём, по их мнению, я должен писать. То, что мне сказал А. Петрушин, было самым лучшим из всего услышанного, и я до сих пор не могу понять, как это не сообразил включить его мудрую идею в книгу. «В ходе партии, – сказал мне Александр, – я при оценке позиции делю все пешки и фигуры на три группы. Первая группа – труженики, вторая – лодыри и третья – предатели».
Думается, что объяснять более детально не стоит, всё и так понятно.
«В чём моя задача? – продолжал мастер. – Я стараюсь повысить статус пешки или фигуры, чтобы предателя сделать хотя бы лодырем, а лодыря перевести в разряд тружеников».
Мне очень понравилась эта идея, но чувствовалось, что для полноты картины не хватает чего-то очень важного, и поэтому в книгу я это не включил. Через несколько лет, вернувшись в разговоре с А. Петрушиным к обсуждаемой теме, я сформулировал то, чего не хватало для полноты картины.
«Хорошо, – сказал я. – А что, если у тебя не получается осуществление этой идеи? Ну не можешь ты, допустим, поднять предателя до уровня лодыря».
Ответ последовал мгновенно и ввёл меня в шок, настолько он был простым, но всё гениальное просто.
«Не получается, говоришь? Ну вот если не получается, тогда я эту пешку или фигуру жертвую»!
Да, шахматы – это не только расчёт вариантов, но ещё и философия.
Ростовский мастер имел в течение своего долгого спортивного пути немало впечатляющих успехов, особо можно выделить две победы в чемпионатах РСФСР (Казань, 1980; Челябинск, 1985). Став международным мастером, гроссмейстерский рубеж он так и не одолел. В мою задачу не входит выяснять причины, но могу сказать однозначно, что в семидесятые-восьмидесятые годы в среде российских мастеров он по гамбургскому счёту считался одним из сильнейших и вполне достойным гроссмейстерского звания.
Если кто не знает, объясню, что значит выражение «гамбургский счёт». Как-то в семидесятые годы старенький писатель В. Шкловский, сев в стоящую на стоянке такси машину, увидел, что водитель читает какую-то книгу. «Что вы читаете?» – спросил Виктор Борисович. «А, вам этого не понять. Это молодой Шкловский». Рассказы были в самом деле интереснейшие. В одном из них описывалось, как раз в году цирковые борцы, а в начале двадцатого века это были популярнейшие люди, собирались в одном из цирков в районе Гамбурга и, закрывшись от посторонних взглядов, устраивали турнир с целью выявления сильнейшего. Зачем им это было надо? Они ведь и так постоянно вели схватки друг с другом. Однако – все их схватки… были договорными, а они хотели знать сильнейшего на самом деле. Вот это и есть гамбургский счёт.
А. Петрушин был прекрасным шахматистом, но, пожалуй, тренером он стал ещё лучшим. В числе его учеников гроссмейстеры Е. Ковалевская, А. Галкин, И. Букавшин. Мне довелось сыграть с ним в нескольких турнирах, и могу сказать, что он пользовался большим уважением своих коллег. С ним всегда интересно говорить. Он умеет найти нужные слова и остроумно объяснить ту или иную проблему. И за доской, и в общении он очень корректен и выдержан. Хотя в минуты цейтнота его лицо иногда выражает очень боевой настрой, но всё всегда идёт в рамках правил. Не раз мы вели с ним долгие разговоры, а однажды, это было в 1983 году в Даугавпилсе, пошли вместе на танцы – вечер кому за тридцать. Сколько лет прошло, а я до сих пор вспоминаю танец под итальянскую песню про утят. В вихре танцев мы потом потеряли друг друга, но первый час, пока еще осваивались, мы очень хорошо пообщались. В общем, я понял, что он надежный товарищ. Последний раз мы виделись в Дагомысе лет пятнадцать назад, но я стараюсь не терять его из вида, следя за выступлением его учеников.
Мы из одного поколения; когда за семьдесят, то четыре года разницы уже ничто, и по русскому обычаю принято называть людей и по отчеству. Так вот, наш герой – это Александр Иванович. В 1984 году на финале РСФСР в Брянске жил я в одном номере с Г. Кайдановым, и мы в свободное время читали запрещённую тогда в Союзе книгу В. Набокова «Защита Лужина». Лужина звали Александр Иванович. Как-то заглянул к нам А. Петрушин. Поговорив о том о сём, мы поинтересовались его отчеством. Услышав, мы с трудом сдержались, чтобы не засмеяться. А смешного тут ничего нет. Наоборот – это очень здорово. Желаю А. Петрушину и в старости оставаться бойцом – и в жизни, и в шахматах.
Александр Иванович Захаров относится к числу шахматистов, пользовавшихся всегда большим уважением в шахматном мире. Игрок исключительно высокой культуры, огромных знаний, редкого таланта, в своих лучших партиях и турнирах он не просто показывал гроссмейстерский класс, но даже, если так можно выразиться, показывал высокий гроссмейстерский класс, побеждая таких шахматистов, как В. Корчной, Р. Ваганян, А. Суэтин, С. Фурман. Дважды Александр играл в финалах СССР, причем в те годы (1963, 1976), когда они собирали необычно сильный состав. В 1963 году играл в юношеском чемпионате мира, а тогда такие турниры проходили раз в два года, и от каждой страны было только по одному участнику. В своих лучших партиях ростовчанин проводил стремительные атаки, зачастую очень внезапные.
Когда он был в форме, бороться с ним было нелегко хоть кому. Однако в форме он был далеко не всегда, и это несмотря на очень ответственное отношение к делу и строгое соблюдение спортивного режима. Что же мешало ему? Плохое здоровье. Не был он атлетом по природе. И сам факт, что он играл в турнирах аж в 75 лет, вызывает восхищение. Кстати, в 2018 году мы с ним сыграли партию в Сочи на ветеранском чемпионате России, и это был его последний ветеранский турнир, но тренировать детей он продолжает и в 80 лет.
Что обращает на себя внимание, когда разговариваешь с Александром? Родом он из дагестанского города Хасавюрт, а в Ростов переехал, поступив в институт. А. Захаров в разговоре напоминает столичного жителя – чувствуется огромный объем знаний из самых разных областей, причём говорит он неспешно и немногословно, но за каждой короткой фразой чувствуется, что она хорошо продумана. Исключительно вежлив и тактичен. Имеет прекрасное чувство юмора. В целом, в шахматной среде занимает по уже упомянутому гамбургскому счёту место впереди многих гроссмейстеров. Ну и ничего удивительного нет в том, что он стал прекрасным тренером. Долгое время А. Захаров сотрудничал с Е. Ковалевской и курировал группу высшего спортивного мастерства, в которую входили гроссмейстеры М. Туров, Д. Кряквин и Е. Томилова.
При всём при том он очень скромный человек, и всякий пиар для него органически чужд. Хотя я написал о нём хорошие слова, но хочется писать ещё и ещё – никакое хорошее слово про него не будет лишним. Если ростовчанин прочтёт эти строки, то, надеюсь, ему будет приятно узнать, что в шахматном мире его очень любят и уважают.
Сергей Владимирович Радченко не снискал себе каких-то особенных регалий, но его талант ярко проявился в самых разных областях жизни: в классических шахматах, в композиции, в литературе и поэзии. Он был очень оригинальным человеком, эмоциональным, но вместе с тем и очень дотошным и последовательным. Он имел много лиц: в шахматах одно, в композиции другое, в литературе третье. А ещё он был тонким ценителем классической музыки: у него была прекрасная коллекция грампластинок композиторов 17-го столетия. Сергей был выдумщик и фантазёр – недаром он любил рассказы знаменитого писателя-фантаста С. Лема. Чего ему не хватало, так это уральской твёрдости характера, но в конце концов он же не был уральцем. А был типичным ростовчанином – добрым, весёлым, вспыльчивым, отходчивым. В детстве, а я его хорошо знал с 15 лет, он имел некоторые предрассудки, которые постепенно преодолел. Когда мы с ним в 1965 и 1966 годах гуляли по летнему Владимиру во время юношеских чемпионатов России, то иногда откровенно дурачились, по очереди исполняя роли двух персонажей. Причём ролями мы менялись. Один из нас был Владимиром Ильичом, а другой Феликсом Эдмундовичем. Почему никто не был Сталиным? Скорее всего, потому что это имя тогда было практически под запретом, а про наших двух персонажей снимали фильмы. Железный Феликс говорил у нас обычным голосом, а вождь мирового пролетариата привычно картавил и обязательно в каждое предложение вставлял слово батенька.
Интересно, как быстро всё поменялось у нас в стране, ведь лет за десять до этих наших прогулок подобные разговоры считались каким-то кощунством и тянули бы на исключение из комсомола в самом лучшем случае. В общем, нам было хорошо друг с другом, и я очень обрадовался, когда в 1968 году Сергей прибыл в Свердловск на какой-то турнир. В дальнейшем мы несколько раз встречались в разных городах и с удовольствием подолгу гуляли, но обмениваться письмами или звонками мы так и не научились, а сотовых телефонов тогда не было. В 1980 году мы вместе играли в полуфинале России в Ростове, и тут я понял, почему мой друг не добился крупных успехов в шахматах – у него была некрепкая нервная система. Во время партии первого тура противник сделал неожиданный ход, и у С. Радченко случился натуральный обморок. Пришлось ему выбыть из турнира.
Мой товарищ любил родной Ростов. Учась в ГЦОЛИФКе, он прожил четыре года в Москве, а потом три года работал в Одессе. И там и там ему нравилось, но он остался верен городу на Дону. Последний раз мы виделись в 1992 году в Ростове. Круг интересов Сергея был очень широким. Он писал фельетоны, стихи, но, пожалуй, творческая его жилка лучше всего проявилась в шахматной композиции.
С. Радченко прожил семьдесят лет (1950–2020), но мне трудно представить его стариком, в моей памяти он остался молодым парнем, с которым мы вели весёлые разговоры.
Не знаю, может, это всё мне кажется, но ростовчане как-то отличаются от жителей всех других городов, я даже замечаю у них какой-то особенный акцент. Счастья тебе – «Ростов-город, Ростов-Дон, синий звёздный небосклон»...
Телефон: 8 (495) 691–03–34
E–Mail: 64magazine@gmail.com