Интуиция и кругозор

URL: http://64.ru/php/content.php?id=299

Спасский – ассорти-воспоминание

 

Спасский – фигура гигантская. Любые мысли о нём будут односторонни, поэтому я немного колебался, нужен ли этот текст. Пожалуй, нужен. Описываю лишь то, что видел или в чём принимал участие лично.

Не могу сказать, что я много общался с десятым чемпионом мира. Однако эти эпизоды, вероятно, представляют некоторый интерес для любителей шахмат. Время действия – годы 2005-2009, место действия – Россия, преимущественно Сатка.

Впервые я увидел Бориса Васильевича в городе Сатка Челябинской области, где проходила (и продолжает проходить до сих пор) школа его имени. Это было в январе 2005 года. Экс-чемпиону мира было 68 лет, он находился в прекрасной физической форме и с удовольствием катался на горных лыжах. Его чувство юмора было изысканным и ненавязчивым. Однажды при мне он беседовал с некой благожелательной сектанткой и без тени улыбки восклицал: «О да! Как это интересно! Я обязательно подумаю об этом!». Первое впечатление от встречи у меня оказалось настолько сильным, что я примерно месяц говорил со своеобразным франко-аристократическим акцентом, поневоле перенятым у Спасского. Потом это всё же прошло (не знаю, к счастью или нет).

Он с полной отдачей читал лекции лучшим юным игрокам Уральского региона. Любил рассказывать в том числе об Александре Алехине и Пауле Кересе. Однажды на лекции мы прослушали довольно объёмное интервью Алехина на английском языке. Никогда не забуду, как взволнованно Борис Васильевич показывал и комментировал партию Тарраш – Алехин, 1922 с дебютной жертвой пешки. Признаюсь, при этом показе я получил от известной мне партии совершенно новое, куда более сильное впечатление. Известная победа Кереса над Алехиным с простой жертвой ферзя на d7 тоже удостоилась восторженного внимания экс-чемпиона. Было прочитано также известное письмо Капабланки к сыну.

В целом можно с уверенностью сказать – Спасский трудился на педагогическом поприще с душой, искренне стремясь принести пользу. Во время лекций Спасский, как правило, уклонялся от теоретических дискуссий и не стремился охватить самые новые достижения в дебюте. Однако его дебютная интуиция осталась на мировом уровне. (Далее приводятся примеры, доказывающие это довольно убедительно.)

Его тренерская деятельность приобрела немного неожиданную форму в 2007 году, когда силами тогдашнего президента Челябинской областной федерации шахмат Михаила Лозоватского и гроссмейстера Евгения Свешникова за команду «Южный Урал» на командном первенстве России в Сочи играли Анатолий Карпов и Виктор Корчной. Но этим уникальным достижением Лозоватский не ограничился – тренером команды официально стал Борис Спасский. Я играл за эту команду и видел, что тренер не рвётся объяснять действующим гроссмейстерам дебютные тонкости. А вот понравившиеся окончания Борис Васильевич изучал с наслаждением.

О дебютной интуиции Спасского. Мы часто (на протяжении нескольких лет) обсуждали с ним мои разработки в защите Тарраша, принесшие мне некоторые успехи и вошедшие позже в мою книгу о данном дебюте. Напомню, что Спасский фактически подарил защите Тарраша вторую жизнь, успешно сыграв её в триумфальном матче 1969 года против Тиграна Петросяна. Поэтому тема была интересна и близка обоим собеседникам. Борис Васильевич считал, что очень сильный удар по этому дебюту был нанесен Карповым в матче с Каспаровым в 1984 году. Я же предлагал ряд усилений, которые были встречены Спасским с интересом, но и скепсисом. Будущее показало, что экс-чемпион мира оценивал позицию лучше, чем я вместе с компьютерами. Кроме защиты Тарраша, мы много обсуждали вариант принятого ферзевого гамбита 1.d4 d5 2.c4 dxc4 3.Nf3 a6 4.e3 b5, в котором чёрные стремятся к максимальным упрощениям. Спасский не без юмора говорил: «А мы-то с Тиграном Вартановичем как мучились, не зная, как правильно уравнивать!» Ясно, что такой прямолинейный путь вызывал у Спасского некоторую настороженность. Он был прав. Моё разгромное поражение от Эрвина Л’Ами на Олимпиаде в Ханты-Мансийске в 2010 году ещё раз продемонстрировало, что идея эта по меньшей мере спорная.

Также обсуждался специфический вариант королевского гамбита 1.е4 е5 2.f4 exf4 3.Bc4 f5!? В оценке критической позиции, возникающей в главном варианте 4.Qe2! fxe4 5.Qh5+ g6 6.Qe5+ Qe7 7.Qxh8 Nf6 8.b3! d5 9.Ba3 c5 10.Bxc5 Qxc5 11.Qxf6 dxc4 12.Qxf4 Bf5, наши выводы совпали – мы считали позицию чёрных не худшей.

Я рад, что успел задать вопрос, интересовавший многих исследователей. На уже упоминавшемся главном матче своей жизни против Т. Петросяна Спасский дважды применял против русской партии безобидное продолжение с разменом ферзей, и дважды игра быстро заканчивалась ничьей. Гарри Каспаров, Исаак Болеславский, Зенон Франко выражали уверенность в том, что при продолжении дискуссии в русской партии Спасский избрал бы иное, более опасное продолжение. Однако на мой прямой вопрос Борис Васильевич ответил без колебаний – он бы продолжал менять ферзей. Спасский своим удивительным чутьём понимал, что Петросян сам откажется от русской партии. Так оно и произошло, что в итоге привело Петросяна к поражению в матче. Добавлю, что этот безобидный вариант против русской партии Спасский играл до конца карьеры, и почти все партии завершились вничью.

Летом 2006 года в Сатке я видел счастливого Спасского. Он неожиданно выиграл показательный матч из двух партий у Анатолия Карпова, своего исторического противника. От внезапного напора в ничейном слоновом эндшпиле Анатолий Евгеньевич растерялся и допустил решающий промах. Ликующие слова Спасского: «И тут я почувствовал: могу играть!» до сих пор слышатся мне. На протяжении нескольких дней это не столь уж сложное окончание было объектом изучения учащихся и тренеров. Общеизвестно, что в поздние годы уговорить Спасского сыграть в шахматы было тяжелейшей задачей. Это можно понять (скажем, тяжело смотреть на многие партии престарелого Виктора Корчного).

О кругозоре 10-го чемпиона мира. Примерно в эти же дни (лето 2006-го) мы на одном из торжественных мероприятий вели долгую беседу о Наполеоне Бонапарте, фигура которого привлекала Спасского своей загадочностью и неоднозначностью. Я же, к счастью, незадолго до того прочитал посвящённую Бонапарту книгу академика Тарле, и со мной вполне можно было побеседовать даже эксперту.

Вероятно, последняя наша встреча состоялась в Элисте, где проводился матч Корчной – Спасский. Я оказался в Сити-чесс по другим делам и, выйдя прогуляться, увидел знакомую могучую фигуру экс-чемпиона мира. Выигравший в этот день Спасский был в превосходном настроении и продиктовал мне начальные ходы. Последовал вопрос: «А как бы ты здесь сыграл?» Хода Спасского я не нашёл, и он без всякого чувства превосходства сказал: «Ну, это трудно». Кстати, компьютер от него не в восторге, но это совсем не важно. Шок Корчного был настолько велик, что он эту благополучную позицию проиграл мгновенно. Сколько неиспользованной шахматной силы оставалось в этих гигантах мысли!

 

Хотелось бы добавить несколько слов по поводу творчества Бориса Васильевича и его отношения к некоторым явлениям шахмат и жизни.

Он не любил слишком глубоких анализов. Во время совместной работы в школе его имени в городе Сатка (2005-2007 годы) это проявилось со всей очевидностью. Демонстрируя дебютный вариант, он осознанно уклонялся от дотошного изучения всех разветвлений. Это относилось даже к любимой им системе Брейера, в которой экс-чемпион мира был признанным знатоком и создателем множества масштабных направлений. Это вызывало недоумение у Евгения Свешникова, и его порицания вызвали даже напряжённость между мэтрами. Как мне говорил сам Спасский: «Я так вижу, это мой подход. У Свешникова он другой».

Эта его особенность явно повлияла на спортивную карьеру. Достаточно вспомнить недоумение Ефима Петровича Геллера, когда в важной партии против Фишера Спасский уклонился от заготовленного и одобренного дебютного анализа и в итоге бесславно проиграл. Таких случаев было немало. Длинные анализы были Борису Васильевичу неприятны. Романтик и гениальный игрок, он добровольно лишал себя ценнейшего аналитического ресурса. Я полагаю, что именно этот фактор повлиял на раннюю утрату им звания чемпиона мира.

Другая важная особенность Спасского-игрока – благодушие в выигранных позициях. Впечатление такое, что достигнув (особенно без больших усилий) громадного перевеса, он утрачивал солидную часть интереса к борьбе и нередко бывал за это наказан. Игра в таком духе против жёстких Роберта Фишера и Анатолия Карпова была для него тяжёлой и даже неразрешимой задачей. Что касается Тиграна Петросяна, то он и сам не был игроком максимума, поэтому с ним Спасский боролся с успехом. Реально Спасский не был никогда игроком-максималистом экстра-класса. Почему? Причин может быть много.

Допускаю, что он просто слишком любил шахматы как игру, именно как игру, чтобы стремиться до конца познавать варианты. Может быть, это даже казалось ему не вполне порядочным по отношению к противникам.

Романтизм. Кто ещё смог бы оставить свою ладью под ударом с шахом в легендарной партии против Бронштейна? Представить, чтобы так сыграли Петросян, Корчной, Карпов или Фишер, я не могу. Позиция была выиграна без этих подвигов духа, и жертва упускала победу аналитически.

Могло сказаться военное детство. Это сложная тема, но очень физически развитый Спасский явно уставал к концу важных партий и соревнований.

И ещё момент. Легенды о том, что Спасский, предлагая ничьи, давил на противников словесно, мне представляются лишь легендами. Я не знаю других игроков такого класса, столь же доброжелательных и корректных по отношению к окружающим.

Казалось бы, всё это странно для столь мощного игрока. Остаётся лишь поражаться гению Бориса Васильевича и наслаждаться его творчеством. Мне жаль, что в моей молодости познакомиться с его партиями в полном и даже значительном объёме было не так легко. Люди моего поколения в основном воспитывались на партиях Ботвинника и Карпова. Это блестящие эксперты, но очень многого, характерного именно для Спасского, в их творчестве просто нет. Это обеднило мою игру вне всяких сомнений, я понял это в процессе работы над книгой.

По поводу отбора партий. О Спасском вышло немало интересных работ (особенно отмечу книгу Зенона Франко). Поэтому я хотел осветить преимущественно те поединки, которые чуть менее известны. Сделать выбор было довольно трудно, много роскошных мыслей, а объём книги ограничен. Я стремился в какой-то мере использовать общие темы, которые может понять и усвоить внимательный читатель (например, атака и контратака в длинной испанской партии или структура закрытого варианта сицилианской защиты за оба цвета). В каждой из партий я стремился выделить нечто, присущее именно ей. В целом я пришёл к выводу, что столь разных партий, которым одновременно присущ и классический, и романтический, и атакующий, и строгий стиль, в эпоху Спасского не было в творчестве других игроков. Он во многом превзошёл своё время, а универсализмом напоминал Магнуса Карлсена – увы, без его спортивных качеств. Надеюсь, что читатели узнают немало нового и получат подлинное наслаждение.